Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха - Эми Кадди

И тем не менее, как широко известно, он остро ощущает себя самозванцем. Википедия упоминает Геймана в списке известных людей, которые открыто рассказывают о своей борьбе с синдромом самозванца. Глядя на Геймана, приходится поверить, что от этого синдрома в самом деле не застрахован никто. Я попросила Геймана поговорить со мной на эту тему, и он любезно согласился.

У Нила Геймана кроткие брови дугами, печальные глаза, копна кудрявых, подернутых сединой каштановых волос, британский акцент и мягкий голос, под который приятно было бы засыпать. Даже в обычном разговоре становится ясно, что он рассказчик – не в том смысле, что он врет, а в том смысле, что он придает своим воспоминаниям форму рассказа, истории. Когда он делает паузу, никакой неловкости не чувствуется и в то же время ясно, что его рассказ не вызубрен наизусть – просто Нил тщательно обдумывает свои слова: ему не безразлично, что он говорит. В момент, когда он разговаривал со мной, он присутствовал полностью.

Вот что он рассказал мне:

– До выхода моих первых двух книг я изображал уверенность, которой совершенно не чувствовал… Люди давали мне деньги, чтобы я писал книги, а я не мог дать никакой гарантии, что выжму из себя нечто мало-мальски пригодное для печати. Я вообще не понимал, что делаю… В те первые полтора года, скажи мне кто-нибудь: «Вы – фальшивка, сэр!» – я бы полностью с ним согласился…

И вдруг Нил оказался автором опубликованных книг, центром внимания публики (просто рай для любого писателя), «и даже зарабатывал столько, что хватало на жизнь». Вскоре его книги попали в списки бестселлеров и стали завоевывать крупные литературные премии. Как кинокритик Нил мог бесплатно смотреть кино. Ему платили именно за то, чем он хотел заниматься. Ему не приходилось по утрам вскакивать с постели и бежать на работу. Для него все это было чрезвычайно странно и непривычно. Я заметила, что, как и положено «самозванцу», разоблачающему самого себя, Нилу было трудно даже вспоминать о том, как к нему пришла слава, деньги и похвалы. На этом месте его рассказ становился сбивчивым и скомканным. Он неловко похохатывал.

Он продолжал рассказ о первом десятилетии своей писательской карьеры:

– У меня тогда была навязчивая фантазия: стучат в дверь, я иду открывать, и там стоит человек в костюме – недорогом, обычном мужском костюме, в каких положено ходить на работу в офис. У человека в руках клипборд с листом бумаги. Он говорит: «Здравствуйте, я по официальному делу. Это вы Нил Гейман?» Я отвечаю: «Да». Он: «Вот что: у меня тут сказано, что вы писатель и что вам не нужно по утрам вставать к определенному часу, вы просто садитесь за стол и пишете – столько, сколько вам хочется». И я отвечаю: «Да, это так». «И что от этого вы получаете удовольствие. И еще тут написано, что любые книги, которые вы захотите прочитать, вам посылают просто так. И кино, тут написано, что вы можете бесплатно смотреть кино. Какое захотите – для этого вам достаточно позвонить главному киношнику». И я отвечаю: «Да». И тогда он говорит: «Ну что ж, к сожалению, вас вывели на чистую воду. Теперь мы про вас знаем. И теперь вам придется устроиться на настоящую работу». На этом месте у меня всегда падало сердце. Я говорил «Ладно», шел покупать дешевый костюм и начинал подавать заявления на всякие обычные работы. Потому что, раз уж тебя разоблачили, ничего не поделаешь. Вот такое крутилось у меня в голове.

Синдром самозванца мешает нам получать удовольствие от того, что мы делаем хорошо (в особенности – если нам за это еще и платят). Года три назад я везла Джону, своего сына, в школу, и у нас вышел разговор – я его записала, как делают родители, когда их дети говорят что-то особенно мудрое.

Джона:

– Ты самый счастливый человек в мире.

Я:

– Почему ты так думаешь?

Джона:

– Потому что тебе платят за то, что ты и так делала бы, даже если бы тебе не платили.

Я:

– За что?

Джона:

– За то, что ты хочешь разобраться, почему люди делают то, что делают. А потом используешь то, что узнала, чтобы помочь им стать лучше.

Первая мысль, которая пришла мне в голову при его словах, – я запомнила ее очень хорошо, не потому, что записала, а потому, что она была беспощадно правдива: «Ой-ой-ой. Он прав. Конечно, мне недолго осталось этим заниматься. Меня обязательно выведут на чистую воду». И моя душа наполнилась ужасом.

Нил боялся, что придет человек с клипбордом и заберет часть его души. Это чувство обострялось оттого, что Нил наслаждался своей работой. Ход мысли при этом следующий: «Здесь что-то нечисто. Я делаю что-то приятное и мне за это еще и платят! Так не бывает!» Чтобы побороть страх, мы обесцениваем либо свой труд («Это никому не нужно и не интересно»), либо причины, по которым мы способны его выполнять: «Я всех обманул, но этого почему-то никто не замечает. Мне просто незаслуженно повезло».

Мы не только преуменьшаем свой успех, но и преувеличиваем неудачи. Одного провала достаточно, чтобы окончательно убедить нас: мы – конченые мошенники. Однажды получив низкую оценку на экзамене, мы уверены, что она отражает принципиальное отсутствие у нас какого-либо ума и знаний[99]. Мы занимаемся глобальными обобщениями, поскольку цепляемся за все, что подкрепляет нашу тайную уверенность в собственном недостоинстве. Если у нас что-то получилось, нам просто повезло. Если у нас что-то не вышло, это оттого, что мы в принципе ни на что не способны. Так жить очень тяжело.

Жестокая ирония кроется в том, что никакие достижения не излечивают человека от страха собственной несостоятельности. Более того: от успехов этот страх может даже обостриться. Сияющий образ себя-успешного не вяжется с тайным знанием о том, что «я этого не заслуживаю». В результате своих успехов мы встретимся с новыми людьми, которые сравнят нас с заведомо недостижимым стандартом и тем самым разоблачат как ничего не умеющих невежд и слабаков. Достижения ставят нас на новый, более высокий уровень, в новую обстановку с новыми возможностями, и это лишь обостряет страх разоблачения, ведь каждая новая ситуация – это новое испытание.

В ловушке у «самозванца»

Елена отучилась в аспирантуре одного из самых престижных университетов мира, с самыми высокими требованиями, и защитила диссертацию по физике, но даже после этого чувствовала себя недостойной[100]. По ее словам, она была «бедной латиноамериканкой из Южного Бронкса, дочерью трудолюбивых, но необразованных родителей». Елене очень трудно было свыкнуться с мыслью, что ее взяли в один из университетов Лиги плюща[101]. Она беспокоилась, что ее приняли в университет как представителя нацменьшинств, а не за подлинные заслуги. Она была совершенно раздавлена и испугана мыслью о будущей учебе. Но все же собралась с духом и отправилась учиться. Очень скоро ее страхи и сомнения усилились под давлением внешних факторов.

«Я никогда не забуду, как преподаватель заявил, что мне с моим социальным происхождением тут не место и что мне следовало бы забрать документы. Я закончила университет, но моя самооценка была стерта в пыль. Я поступила в аспирантуру в другой университет, к известному профессору. Он говорил, что “оказывает большое снисхождение”, позволяя мне вести научную работу и преподавать его студентам, занимающимся по усиленной программе. Я страшно боялась, что студенты меня разоблачат, но все же преподавала».

Хотя Елена прекрасно справлялась с научной работой и преподаванием, в конце концов профессор сказал, что взял ее лишь для того, чтобы она «составляла компанию его жене» и выполняла примитивную работу в лаборатории. И еще он предупредил Елену, что она не годится в ученые.

«То было больше тридцати лет назад, и я лишь недавно поняла, что моя жизнь могла пойти по абсолютно другому пути. Я совершенно пала духом и бросила физику. Моя карьера закончилась, не начавшись, хотя я точно знаю, что способности у меня были».

Чувствуя себя самозванцами, мы не приписываем свой успех чему-то внутренне присущему нам, постоянному, например таланту или способностям; мы объясняем его факторами, неподвластными нам, такими как удача[102]. Вместо того чтобы вступить во владение своими успехами, мы от них отстраняемся. И лишаем себя той самой поддержки, которая так необходима нам, чтобы выстоять и развиваться дальше. История Елены – весьма прискорбный пример, показывающий, как мы уязвимы, когда поддаемся слабости и верим, что мы и впрямь самозванцы. Сомневаясь в собственных силах, Елена легко подпала под влияние других людей, которые также в нее не верили.

В ходе исследований было выявлено множество способов, которыми «самозванцы» сами себе вредят – например они убеждают себя, что плохо сдадут экзамены, даже если раньше сдавали их хорошо. Написав экзаменационную работу, они переоценивают количество сделанных ими ошибок[103]. Все это лишь укрепляет их веру в то, что они не такие умные, хорошие, талантливые, какими их считают. «Самозванцы» безжалостно критикуют себя, прокручивают в голове картину неминуемой неудачи, не находят нужных слов в нужный момент, отключаются от происходящего и тем практически гарантируют, что не справятся даже с самым знакомым и любимым занятием. В наиболее тяжелых случаях «самозванец» своими руками мостит себе дорогу к провалу[104].